Глеб Ирисов был военным переводчиком, разочаровался в российской армии и стал военным корреспондентом ТАСС. Оттуда он уволился в первый же день войны и рассказал «Агентству», как им заинтересовались спецслужбы, что он видел в Сирии, Донецке и почему решил уехать из России.
— Я всю ночь на 24 февраля не спал, все это наблюдал. Утром стал звонить всем своим контактам среди военных, и к вечеру узнал, что некоторые люди, с которыми я когда-то служил [в российской армии], уже погибли. Узнал, что ситуация там просто ужасная. Я понял, что власть стала настолько безумная, что она собственную армию просто бросила на убой. Офицеров, контрактников, срочников тоже.
«Путин бросил плохо подготовленную армию»
— То что на Украине есть срочники — это не сказки оппозиции, не пропаганда. За эти двадцать лет военных реформ так и не смогли решить элементарную проблему военных водителей в армии. В армии права не выдают — права выдает ГИБДД. Поэтому практически нет контрактников, у которых были бы права на вождение грузовика, трактора, фуры. Таких людей мало, в основном они из деревень, поселков идут на срочную службу, когда у них уже есть права, потому что они в будущем хотят заниматься транспортными перевозками.
У нас не могут собрать полноценные бригады, у нас некомплект по численности везде. Поэтому там придумали батальонные тактические группы, когда на базе бригады собирают всех, кого могут и отправляют в бой. Если полнокровная бригада ― это 2,5 тысячи человек, то батальонная тактическая группа ― это примерно восемьсот человек, может, чуть больше. В один из первых дней в одной из таких групп потери, как мне сказали бывшие сослуживцы, были двести человек убитыми из восьмисот.
24 февраля я звонил в части, с которыми был связан, когда служил в сухопутных войсках и в военно-космических силах (ВКС). Все друг другу звонили, пытались собрать хоть какую-то информацию. Из среднего, низшего звена там все были против этой войны. Из моих знакомых все, кто не был в частях, которые непосредственно вошли на Украину, сделали все, чтобы туда вообще не поехать.
У нас не могут собрать полноценные бригады, у нас некомплект по численности везде. Поэтому там придумали батальонные тактические группы, когда на базе бригады собирают всех, кого могут и отправляют в бой. Если полнокровная бригада ― это 2,5 тысячи человек, то батальонная тактическая группа ― это примерно восемьсот человек, может, чуть больше. В один из первых дней в одной из таких групп потери, как мне сказали бывшие сослуживцы, были двести человек убитыми из восьмисот.
Нас нельзя запугать, но нам можно помочь
Поддержать «Агентство»
«Через шесть часов позвонили из ФСБ»
— 24 февраля я сразу принял решение, что увольняюсь из государственных структур. Я, так же как и многие журналисты, в том числе мой коллега из ТАСС, подписал петицию с призывами прекратить эту операцию. Через шесть часов из конторы [из ФСБ] позвонили главному редактору ТАСС Михаилу Петрову. Он позвонил начальнику военной редакции, который вызвал нас на встречу — стал угрожать, говорить, что мы предатели. Говорил, что сейчас принимаются соответствующие статьи, что нельзя так отзываться о государстве, что всех нас надо уволить. Потом наоборот сказал: «Нет, увольнять вас не будем. Вы такое больше не пишите, отовсюду все удалите. Никуда не лезьте, просто отрабатывайте бодягу от Минобороны, хотите ― в отпуск уйдите». Предложил мне повышение — у нас была вакантная должность начальника отдела. Но я сказал — До свидания.
Вся военная редакция ТАСС — это семь корреспондентов оперативного отдела, трое в аналитическом отделе, два переводчика, редактор отраслевого журнала и начальник отдела. Из них с начала войны ушли трое: вместе со мной еще один человек ушел из оперативного отдела, в первый же день, по тем же причинам. Тоже был вынужден уехать. Еще один человек ушел из аналитического отдела, думаю, по совокупности причин, во многом из-за того, что с журналистикой именно произошло.
У остальных коллег интересная реакция была. Я каждый день видел перемены в настроениях, в мыслях людей, которые остались. Сначала все были в ужасе, поддержали меня, когда я это все высказал — предлагали, мол, давай ты уйдешь в отпуск, мы тебя прикроем. Большая часть так говорила, и руководство среднего уровня тоже. А дальше с каждым днем нарастания мощи пропаганды их позиция менялась. Не знаю, боятся они или им реально настолько промыли мозги.
«Оставаться просто опасно»
— При увольнении мне ничего особо не сказали, но стало понятно, что последствия могут быть. Я понял, что оставаться там просто опасно становится и для меня, и для семьи, и принял решение уехать. Мне и до этого намекали просто по поводу моей журналистской работы, хотя я особо никуда и не лез, больше был экспертом в своих узких областях. Когда я пришел работать в ТАСС, через какое-то время меня вызвали и сказали, что пришел сотрудник «определенной конторы», хочет побеседовать со мной как с бывшим военнослужащим. Пришел товарищ и провел длительную беседу о том, что не нужно выносить сор из избы, то есть из Минобороны.
Я и раньше задумывался об увольнении. Сразу после армии, когда я пришел в ТАСС, увидел, как там все делается, уже было нерадостно. Хотелось что-то писать, расследовать, изучать, но быстро осознал, что там работа в основном механическая, никакой свободы тебе не дадут, даже с теми же источниками — особенно с моим профилем.
Например, мне пишет товарищ, который находится в Сирии, и говорит: «У нас непонятные боевики взорвали грузовик, погибло несколько российских служащих». Руководство это хочет скрыть — а люди погибли, их спишут, ни наград, ничего. Потери у нас все засекречены. Ко мне обращались, зная, что я стал военным корреспондентом, просили куда-то это протолкнуть.
Иногда это даже получалось, но это всегда была игра с Минобороны: я рассказываю руководству, они понимают, что это бомба, но давать мы это не сможем, иначе конец. Руководство ТАСС звонит в Минобороны, начинает говорить, что у них кое-что есть — может быть, в Минобороны что-то хотят об этом сказать? Те начинают тоже что-то там думать, если там действительно вопиющая история — могут поддаться. Так они потихонечку иногда выдавали эту информацию, награждали погибших. Но, конечно, это все закончилось.
«Коррупция при Шойгу стала глобальной»
— У меня базовое образование — МГИМО, регионоведение. Закончил в 2014 году. На военную кафедру я не попал, поэтому потом пошел в армию, на обязательную службу, офицером. Сейчас есть такая опция, что ты либо идешь на срочную службу рядовым, либо ты можешь сразу пойти на контрактную службу сержантом или офицером.
На тот момент у меня были идеалистические представления и о госслужбе, и о военной службе. Я горел желанием во всем поучаствовать, и искренне верил, что такое рвение будет в нашей стране вознаграждено. Что даже если есть какие-то недоработки и проблемы в государстве, то все это можно решить изнутри.
В вооруженных силах я служил с 2015 по 2020 год — был военным переводчиком, участвовал в реализации Договора по открытому небу (СНОСКА Международный договор, в котором участвуют более 30 стран. Эти страны разрешают друг другу совершать согласованные наблюдательные полеты над своей территорией для контроля соблюдения международных обязательств по ограничению вооружений. Россия вышла из договора в 2021 году.) и в других проектах, связанных с деятельностью военно-воздушных сил, транспортных групп ВКС и международными перевозками Минобороны.
В армии я понял все, что надо понимать о нашем нынешнем государстве и о том, куда оно движется. Армия ― это же условный срез общества, там можно увидеть все, что происходит в стране и в народе.
Отношение к собственной армии [у государства], как было отвратительным в 2015 году, так и осталось в 2020 году. Это проявлялось во всем: повсеместное лизоблюдство начальников перед вышестоящими начальниками, коррупция, воровство. Коррупция при Шойгу из какого-то местечкового явления стала уже глобальной. Она начинается с самого низа: на уровне бригады, на уровне части — когда командир части считает, что он может себе за счет бюджета выписывать миллионные премии, а военнослужащие, которым тоже премия положена, ее никак не могут получить.
Крайний контракт у меня закончился в 2020-м году. К этому моменту, как меня ни уговаривали, я принял решение из армии увольняться и ничего больше общего с Минобороны не иметь, несмотря на то, что должности, которые я занимал, кому-то могут показаться элитными, привилегированными.
Как и любой переводчик, я был в Сирии, занимался логистическими вопросами, вопросами координации воздушного движения, организацией транспортных перевозок. Сирия стала одной из финальных точек, из-за которых я принял решение окончательно порвать с Минобороны.
Когда я погрузился в эту специфику, я понял, что все, что нам рассказывали по телевизору, все это чушь собачья. Я увидел, что сирийское государство в нынешнем виде полностью недееспособно. Большая часть общества не смирилась и никогда не смирится с диктатурой. Люди захотели перемен, глядя на ту же самую Турцию. Хотели так же жить. Так же, как и на Украине сейчас. Люди видят, как в Европе живут, и уже не хотят жить, как в России живут.
России все равно на эту Сирию. Просто началась большая игра российских властей, Сирия просто используется как военная база, точка выхода в ту же самую Африку. А страна продолжает деградировать и разлагаться — народ обнищал так, что невозможно, все, кто мог, давно сбежали из страны.
Моя самая длительная командировка туда как раз закончилась в 2020 году и после этого я отказался продлевать контракт. Пока я еще служил, я искал варианты, куда устроиться и поступило предложение пойти в ТАСС в объединенную военную редакцию. Как бывшего военнослужащего меня охотно взяли.
Я с подозрением к этому относился, но, проанализировав информацию, понял, что ТАСС на тот момент был еще относительно свободной структурой, которая хоть немного, но пыталась проводить какую-то самостоятельную политику. Откровенную чернуху, как РИА Новости те же самые, ТАСС, по крайней мере, тогда не вел. Но, как оказалось, я ошибся.
«Что вы делали восемь лет назад?»
— Люди часто спрашивают: «Что вы, мол, делали восемь лет назад?» Я даже не знаю, что на это ответить.
Я-то как раз на полном серьезе пытался как-то осветить эту ситуацию, негодовал очень сильно. У меня жили родственники в Донецке, я часто у них бывал и знал, что там происходило. В 2014 году я поддерживал, идейно, по крайней мере, сторону этих квазиреспублик. Тогда все это выглядело совершенно иначе, чем это выглядит сейчас.
Но даже тогда некоторые подробности казались странными — я общался с людьми, со знакомыми, которые непосредственно участвовали в этих событиях, и видел много несостыковок.
Я не верю, что на Донбассе после 2014 года реально были интенсивные боевые действия. Но и в 2014 году такого, как сейчас, конечно, не было. Это просто нельзя сравнивать. Тогда Украина проводила контртеррористическую операцию, в ходе которой применяла авиацию и тяжелые вооружения. Конечно, это вызывало негодование и ужас у мирного населения. Но это нельзя сравнивать с войной, которую Россия развязала сейчас. Теперь абсолютно понятно, какова была роль России в этой истории. Очевидно, что это был крючок, на который посадили Украину, чтобы потом разыграть то, что сейчас разыгрывают. Так же, как это в свое время сделали с Грузией.
Я не понимаю, зачем журналисты это делают, становятся участниками этих событий. Я всем говорил, что с того, кто берет в руки оружие, один спрос, а с тех, кто подталкивает человека на это, спрашивать будут вдвойне. При такой постановке вопроса — становиться военным преступником или становиться против государства — для меня выбор был очевиден.